Книги

Интервью «Воспевать Москву – благодарное дело»

Журнал ("Москва")

М: Каков, в вашем представлении, идеальный читатель?

Прежде всего, это человек, наделённый даром погружаться в книгу «с головой». Думаю, это особый талант, природная предрасположенность – уметь обнаруживать в печатном тексте целую вселенную, смотреть на мир глазами героев, всей душой за них переживать. «Идеальный» читатель, как правило, не любит экранизации, потому что они ограничивают свободу его фантазии, мешают прожить историю самому, оказаться в своём собственном, лично срежиссированном «фильме». Ну и, конечно, если говорить с позиции писателя, идеальный читатель – тот, в ком книга отозвалась, чья «акустика души» оказалась подходящей. Мне кажется, читатель – во многом соавтор писателя. Ведь, когда мы читаем, то невольно вмешиваем в книгу наш личный опыт, а потому каждое прочтение – уникально и неповторимо, это всякий раз немного иная книга.

М: Насколько важно для вас отображать в книгах узнаваемые места? Какую роль играет в ваших произведениях Москва?

Мне кажется, в этом часть литературной магии - дать герою точный адрес, вплести его жизнь в улицы, знакомые и дорогие многим читателям. Мне нравится взглянуть на Москву через фильтр книг. Самый простой пример – восхитительная Москва Булгакова! Воспевать Москву – благодарное дело. Это город, полный огромного обаяния, уютный и тёплый, несмотря на проблемы, которые всегда есть в мегаполисе.

Я живу в Москве, и поэтому большинство моих героев тоже живут в Москве. Мне нравится поселять их в столице и описывать в книгах узнаваемые места. В романе «Полцарства» таким местом стало Замоскворечье. Правда, Москва так быстро меняется. Глядь – а лавочки уже другие, взамен асфальта - плитка, и на месте цветочного магазина - кофейня…

М: Какое влияние оказала на вас отечественная классическая литература? Кто из классиков наиболее близок к вам по духу?

Не так-то легко ответить… Классическая русская литература, мне кажется, это такой ландшафт, где всё соединено, одно в другое перетекает, и каждая составляющая - незаменима. Конечно, есть центральные писатели. И, когда слышу популярный вопрос, кто мне ближе, Толстой или Достоевский? – обычно отвечаю – Пушкин! А если всерьёз, действительно трудно выбрать кого-то одного. Я люблю Толстого – просто за то, что он автор моего самого любимого и, на мой взгляд, величайшего за всю историю литературы романа «Война и мир». Люблю Достоевского – за то, что, несмотря на все «тёмные углы», в нём очень крепка вера в свет, в возможность обновления для любого человека, он действительно даёт надежду. Очень люблю Гончарова – за некоторую мечтательную непоследовательность его романов и как раз за отсутствие «великости», столь явной в Достоевском и Толстом. Книги Гончарова похожи на заросший усадебный сад, прекрасный в своей неухоженности. Но чаще всего я всё-таки обращаюсь к Пушкину. Поэзия, проза, даже просто письма - у него всё целительно. Можно брать с полки любой том, наугад.

Что касается произведений современных авторов, я могу читать их и восхищаться ими. Но, когда речь заходит о книгах, которые «взяла бы с собой на необитаемый остров», неизбежно возвращаюсь к русской классике.

М: Цените ли вы сказки, какие именно – фольклорные или авторские?

Ценю и люблю! Фольклорные сказки – это нечто из области бессознательного. Порой они пугают, но, с другой стороны, в них есть природная мощь, способная зарядить энергией. Русские сказки похожи на могучий грибной лес, на широкую реку. Они языческие, конечно. Но зато в них можно черпать силы земли – и не только одному человеку, но и всему народу.

Авторские сказки – совсем иное. Они лёгкие и тонкие. Я их воспринимаю как своеобразный род поэзии. Может быть, поэтому у меня на рабочем столе соседствуют два портрета – Пушкина и Андерсена. Андерсен - в числе моих самых любимых авторов. Можно сказать, я им пропитана. Не думаю, что это детский писатель. Всё-таки, его сказки слишком глубокие и грустные. Если ребёнок впечатлительный, они могут поранить душу всерьёз. Что касается меня, я до сих пор с болью ношу в себе Дюймовочку, завернутую в осенний лист, и Русалочку, ставшую морской пеной. Сейчас, будучи взрослой, открываю томик Андерсена по нескольку раз в год. Кроме того, на меня значительное впечатление произвела его биография. Она волшебная, хотя и грустная, как и его книги.

М: Что вы хотите в первую очередь сказать своим читателям?

Это очень непростой вопрос, и он сразу поднял во мне другой: а что вообще мы хотим сказать своим близким, проживая с ними жизнь? Наверно, главный посыл в том, что, несмотря на все трудности, человек не одинок. Всегда есть кто-то, кого он любит, и кто любит его, кому он необходим, – ближайшие родственники, друзья, даже животные. Так или иначе, в несовершенном мире всё же есть сочувствие и сердечный отклик, есть возможность улыбнуться городскому утру, теньканью синицы на дворовом тополе, прогуляться с собакой, приготовить близким завтрак или просто позвонить им, если живёшь один. Не всегда эти сокровища легко обнаружить, но всё же стоит прикладывать усилия. В современном мире с обрушенными ценностями всё же имеет смысл сохранять в себе самые простые вещи – способность сочувствовать, замечать красоту. Наверно, это и есть то, что я хотела бы сказать читателям.

М: В ваших книгах очень большую роль играют корни, отзвуки прошлых поколений. А в вашей жизни?

Для меня корни очень важны. Жить «с нуля», не унаследовав ни родины, ни веры, ни каких-то нравственных основ – едва ли это возможно. Мне важно, что мои предки умели любить и брать на себя ответственность, умели, если нужно, отдать за близких жизнь, как поступил мой ушедший добровольцем прадед, упомянутый в романе «Булочник и Весна». Это и есть корни, которым мы порой не соответствуем. Мне кажется, современное общество много потеряло, ограничив общение старшего и младшего поколения. Уверена, что ребёнок вырастает более совершенной, душевно щедрой натурой, когда имеет возможность в семье, в быту, общаться с бабушками и дедушками, воспринимать от них жизненную мудрость.

М: Есть ли у вас собственный любимый герой/героиня, который в наибольшей степени является вашим альтер-эго?

Когда я была подростком и впервые замыслила что-то написать, мне в голову пришёл образ героя, на которого хотела бы стать похожей. Не скажу, что «альтер-эго», скорее, некий трудно достижимый идеал, пример, на который внутренне ровняюсь. С той поры я упрямо пытаюсь воплотить этот образ в тексте. В каждой попытке что-то удаётся, а чего-то не хватает. Эволюция «заветного героя» началась с Ивана из дебютного романа «Рад, почти счастлив», и продолжается по сей день в каждой новой книге. Пока мне не удалось создать образ, которым я была бы довольна. Но, наверно, это и хорошо, сохраняется мотивация работать дальше.

М: Когда вы начинаете писать роман, вы уже знаете, чем он закончится? Или ваши герои сами могут решить свою судьбу?

Планируя роман, я прикидываю финал, но герои крайне редко со мной соглашаются. Им нравится распорядиться своей судьбой самостоятельно. В романе «Полцарства» «злодей» в какой-то момент твёрдо заявил мне, что он – порядочный человек, и может исправить всё, что натворил. Я предоставила ему свободу действий. Могу сказать: это огромное счастье для автора, когда герой сам разбирается со своей жизнью, в какой-то момент берёт ответственность за себя и не требует от автора наморщенного лба и раздумий – как бы всё повернуть? Такой рвущийся к самостоятельности герой – признак того, что книга «живёт», в ней есть определённая сила и страсть, способная передаться читателю.

М: Есть ли в современной жизни место идеалам – и каково оно?

В каком-то возрасте, лет в тридцать, а, может быть, и позже, человек определяет, что для него действительно важно. Для кого-то это преданность семье, для кого-то – полная самоотдача в работе, для некоторых – верность себе, умение держать слово, или, например, оптимизм. Любая выстраданная жизненная позиция – это и есть «идеал».

Я не думаю, что без идеалов можно хорошо прожить жизнь. Может быть, заработать денег – да. Скинуть с себя лишние проблемы – тоже да. Но вряд ли человеку, после определённого возраста так и не нашедшему для себя ничего, что стоило бы любить и защищать, удастся прожить жизнь счастливо. Скорее всего, его потихоньку начнёт пожирать пустота. Так что, на мой взгляд, идеалы – необходимая вещь. Главное, чтобы они не перерастали в фанатизм и не были никем навязаны, а шли из сердца и личного жизненного опыта.

М: В романе «Полцарства» душевные порывы сталкиваются с грубой прямотой реальности, причём не всегда реальность плоха – она, именно реальность, такая как есть. Можно ли повзрослеть, как это происходит с героями, но сохранить некоторую трепетность и чистоту души?

Я никак не связываю человеческую зрелость с обретением цинизма. Мне кажется, тотальная разочарованность и настроение «всё повидавшего» – такой же признак незрелости, как и розовые очки. Взрослый, мудрый человек – как раз тот, кто богато и разнообразно реагирует на реальность. Играя с ребёнком – сам становится ребёнком, путешествуя – всем существом отдаётся новым впечатлениям, а, сталкиваясь в другом человеке с чем-то неприглядным, всё же оставляет ему шанс вырасти над собой и измениться к лучшему.

М: Современная психология построена на том, что человек должен блюсти свои интересы, а традиционный христианский подход – на самопожертвовании. Как вы в книге отобразили эти направления и возможно ли их хоть как-то примирить?

У меня есть очень простой, но выстраданный ответ. Я считаю, что задача человека на земле – доступными ему способами уменьшать количество горя и зла, пусть даже просто в границах своего ближайшего круга. «Коптить небо» ради себя любимого – на мой взгляд, занятие безрадостное. Но, чтобы поддерживать свою работоспособность и душевное здоровье, необходимые для любого дела, не лишне прибегнуть к методам современной психологии. Вовремя прислушаться к себе, восстановить растраченные силы. Таким образом, мне кажется, оба подхода дополняют друг друга, когда взаимодействуют. И оба – ведут к катастрофе, если пытаются противостоять друг другу. Два героя «Полцарства», представители двух упомянутых подходов, переживают глубокий кризис. Одного привела к нему переоценка собственных сил в попытке жертвовать собой. Другого, напротив, слишком рациональный подход, иссушивший душу. Так что, видимо, всюду нужен «срединный путь».

М: Любовь к старой Москве – один из основных мотивов романа «Полцарства». Есть ли у вас любимые места в столице?

Наверно, у многих так бывает: жизнь словно выбирает «заветное» место, где в разные периоды жизни по разным поводам приходится бывать. Этот выбор совершается за нас, а мы с радостью ему подчиняемся. Я выросла не в центре, но меня всё время «забрасывало» в Замоскворечье. Пятницкая и Большая Ордынка, Климентовский переулок, Третьяковка – это «мои» места, и поэтому герои «Полцарства» уютнейшим образом там расположились. Они с аппетитом завтракают в кондитерской на Пятницкой, обсуждают планы на жизнь в сквере у Третьяковской галереи, а, при необходимости, могут выбраться из дома по липе, протянувшей сук на балкон старого дома – благо, старые дворики Замоскворечья по-прежнему располагают к романтике.

На самом деле, Замоскворечье, или другой район – не важно. Главное, чтобы что-то «цепляло» сердце, чтобы возникало чувство: мне здесь хорошо!

Я верю, что любимые места обладают своеобразной магией. Можно вынырнуть в летний день из метро «Третьяковская», заглянуть в музей фиалок на Большой Ордынке – и выйти с россыпью белых «колокольчиков» в цветочном горшке, которая будет радовать тебя всю грядущую осень и зиму. Можно просто купить по дороге «кофе с собой» и пройтись тихим переулком – и вдруг в мыслях мелькнёт что-то заветное, что давно собирался, но забывал сделать, или вспыхнет замысел новой книги.

Вернуться к списку